Краткая история социальной антропологии

«Поначалу антропология представляла собой собрание разрозненных и странных фактов, не более. Но мало-помалу становилось ясно, что этот хлам, эти отходы имеют гораздо большее значение, чем можно подумать».

(Клод Леви-Стросс «Узнавать других. Антропология и проблемы современности»)

Важное замечание о социальной и культурной антропологии

Как уже было отмечено в предыдущей статье, в литературе мы можем встретить две «антропологии», в фокусе которых находится жизненные миры людей, – это социальная антропология и культурная антропология. Несмотря на существование двух терминов, современные антропологи признают, что довольно сложно (скорее – невозможно) изучать общество и культуру как два изолированных друг от друга феномена. Тем не менее различение социальной и культурной антропологии сохраняется как маркер принадлежности учёного-антрополога к той или иной академической традиции, или научной школе. В антропологии сложились две такие школы [1]:

1. В США, где сформировалась культурная антропология, основателем которой принято считать Франца Боаса (1858-1942), о котором мы ещё поговорим подробнее. Примечательно, что сегодня в американских университетах можно встретить кафедры и факультеты альтернативного и как будто бы компромиссного направления – социокультурной антропологии [2];
2. В Великобритании и частично во Франции, где сформировалась традиция социальной антропологии, основанием которой стала социологическая теория.

Необходимо понимать, что сегодня акцент на различии социальной и культурной антропологии, как правило, делается при необходимости подчеркнуть специфику североамериканской или европейской антропологической мысли. Хотя в этом курсе чаще используется понятие «социальная антропология», в тех случаях, когда для правильного понимания материала потребуется подчеркнуть принадлежность обсуждаемого автора и его идей к американской традиции культурной антропологии, мы будем указывать эту деталь.

Предыстория социальной антропологии

Формирование антропологии как науки и особой исследовательской области началось в Европе на закате эпохи Просвещения – в конце XVIII века. Однако всестороннее изучение человека и его образа жизни вызывало интерес ещё у древних греков. Известный как «отец истории», а порой и «отец антропологии», греческий историк Геродот в V веке до н.э. создавал подробные описания «варварских» народов и сравнивал их нравы и верования с афинскими [3].

Такая прото-антропология представляла собой в основном описания, не нацеленные на создание теории или объяснительных моделей. В связи с этим, более «надёжным» предком современной антропологии можно считать мусульманского интеллектуала Ибн Хальдуна, автора труда «Мукаддима» («Введение в историю»), созданного в конце XIV века н.э. Во «Введении» представлен анализ причин экономического подъёма и спада разных государств. При этом в работе Хальдуна можно обнаружить и задел на развитие теории, так как автор указывал на необходимость учитывать различия форм сплочённости (social cohesion) в разных обществах для объяснения социально-исторических и политических изменений [4].

Интеллектуальная свобода эпохи Ренессанса и периода Великих географических открытий XV-XVII вв. подогрели интерес европейских интеллектуалов к познанию природы человека и культурных различий. К первому поколению европейских мыслителей, которые предприняли попытки объяснить культурную изменчивость и глобальную культурную историю, относят Мишеля де Монтеня (1533-1592), Томаса Гоббса (1588-1679) и Джамбатиста Вико (1668-1744) [5]. Не менее важно также упомянуть шотландского философа-эмпирика Дэвида Юма (1711-1776), чей тезис о том, что именно непосредственный опыт пребывания в мире является единственным надёжным источником достоверных знаний, вдохновлял пионеров социальных исследований.

Другие выдающиеся философы XVIII века также внесли значительный вклад в развитие систематического сравнительного изучения культур. Среди наиболее известных – французский мыслитель Жан-Жак Руссо (1712-1778), благодаря которому в культуре эпохи Просвещения прочно закрепился утопический образ «благородного дикаря», воплощающего в себе истинную добродетель человека, не подвергшегося пагубному влиянию цивилизации. В предыдущем материале мы уже упоминали о французском социальном антропологе XX века Клоде Леви-Строссе. По его мнению, именно Руссо является «отцом» антропологии:

«Руссо был не просто острым и тонким наблюдателем сельской жизни, страстным читателем книг о далёких путешествиях, искусным и опытным исследователем чужеземных обычаев и верований; можно смело утверждать, что антропология была предсказана и основана им на целый век раньше её официального признания как науки. Он сразу же отвёл ей должное место среди уже сложившихся тогда естественных и гуманитарных наук, предсказал, в какой практической форме – при поддержке отдельных лиц или целых групп – ей будет суждено сделать свои первые шаги» [6].

Кроме Руссо можно вспомнить и другого француза – Шарля де Монтескьё (1689-1755), чьи «Персидские письма» стали одним из ранних примеров того, как в западной художественной литературе осуществлялись попытки описать Европу глазами неевропейцев.

В тот же период значимые для развития антропологии идеи появляются и в Германии. Иоган Готфрид Гердер (1744-1803), например, утверждал, что каждый народ (Volk) имеет свой дух или «душу» и, следовательно, имеет право сохранять свои уникальные ценности и обычаи. Подход Гердера можно рассматривать как предтечу культурного релятивизма, о котором мы ещё поговорим далее.

Итак, к концу XVIII века начали складываться некоторые теоретические проблемы социальной и культурной антропологии, которые актуальны до сих пор:

• универсализм против релятивизма (что является общим для человечества, а что является культурно специфичным);
• этноцентризм против культурного релятивизма (оценочные суждения против нейтральных описаний других народов);
• человечество против животного царства (культура против природы) [7].

XIX век и начала социальной антропологии

К началу XIX века накопленные знания о других народах, полученные из отчётов миссионеров, путешественников и колониальных чиновников, стали материалом для построения теорий, объясняющих культурные различия. В этот период ключевым теоретическим направлением в антропологии стал эволюционизм, приверженцы которого разделяли идею о том, что человеческие общества развиваются в определённом направлении – от «диких» к «цивилизованным» – и могут быть ранжированы в соответствии с уровнем своего развития. При этом эволюционисты (те учёные, которым импонировали идеи эволюционизма) полагали, что европейские общества – это «конечный продукт» процесса социальной эволюции [8].

Такая модель антропологической мысли сложилась под влиянием теории биологической эволюции английского натуралиста Чарльза Дарвина (1809-1882). Кроме того, значимым фактором развития эволюционистских теорий была колониальная идеология, согласно которой, неевропейские общества должны находиться под жёстким контролем и управлением Запада. По словам англичанина Редьярда Киплинга (1865-1936), в этом состояло «бремя белого человека» [9].

Говоря об эволюционизме в рамках истории социальной антропологии, мы первым делом вспоминаем Льюиса Генри Моргана (1818-1881) и Эдварда Тэйлора (1832–1917). Американец Льюис Г. Морган внёс значительный вклад в развитие антропологии благодаря работе 1877 года «Древнее общество или исследование линий человеческого прогресса от дикости через варварство к цивилизации», где автор выделил семь стадий развития человеческого общества. Моргану также принадлежат детальные этнографические описания быта североамериканского народа ирокезов.

Однако ключевой заслугой Моргана вплоть до сегодняшнего дня считается создание в антропологии такого направления как исследования родства (kinship). Морган стал первым, кто пришёл к выводу о том, что существуют разные системы родства и для того, чтобы типологизировать и понять их, необходимо изучать термины, которыми люди в разных обществах называют тех, кого относят к группе своих родственников. Например, исследуя ирокезов, Морган выяснил, что в их системе родства для обозначения «сестры матери» или «брата отца» будут использоваться соответственно термины «мать» и «отец». Только в случае «брата матери» или «сестры отца» употребляются специальные термины – «дядя» и «тётя». Эта система получила название «ирокезская».

Британец Эдвард Тэйлор также оказал значительное влияние на становление социальной антропологии. Хотя Тэйлора относят к эволюционистскому течению, именно в его масштабном труде 1871 года «Первобытная культура» «примитивным» обществам приписывается обладание собственной культурой. В монографии Тэйлора также содержится одно из классических определений понятия «культура»:

«Культура, или цивилизация, в широком этнографическом смысле слагается в своём целом из знания, верований, искусства, нравственности, законов, обычаев и некоторых других способностей и привычек, усвоенных человеком как членом общества» [10].

Вплоть до сегодняшнего дня многие антропологи считают это определение полезным [11].

Говоря о Тэйлоре, нельзя упомянуть его не менее известного ученика – Джеймса Фрэзера (1854-1941), автора грандиозного 12-томного сравнительного исследования мифологии и религии разных народов под названием «Золотая ветвь. Исследование магии и религии». Важно иметь в виду, что ни Тэйлор, ни Фрэзер не занимались полевыми исследованиями – они не выезжали за пределы своей страны и писали многотомные труды, пользуясь лишь доступными письменными источниками и отчётами различной точности. Они были кабинетными учёными.

К концу века эволюционизм утратил лидирующие позиции в антропологическом мейнстриме и был подвергнут критике в связи с тем, что новые данные, получаемые из экспедиций, опровергали тезис о том, что общества развиваются по определённой схеме. Более того, убеждение эволюционистов в том, что европейское общество, к которому принадлежали исследователи, является высшей ступенью развития, было признано грубым предубеждением [14].

В качестве альтернативы эволюционизму получил развитие диффузионизм – по большей части немецкоязычное направление, сторонники которого разделяли идею о том, что изменение и развитие обществ происходит благодаря контактам с другими обществами и заимствованиям разных культурных элементов друг у друга. Однако уже после Первой мировой войны диффузионизм также был частично раскритикован – например, за то, что утверждения о контактах разных культур невозможно было проверить и доказать.

Тем не менее, для социальной и культурной антропологии это направление имело большую значимость, так как со времени его появления «никто не сомневался, что процесс культурной диффузии имеет место» [15]. Примечательно, что отголоски диффузинизма мы находим в современных теориях глобализации, разработки которых начались в 1990-х годах.

Отцы-основатели социальной (и культурной) антропологии

Несмотря на разные теоретические и методологические направления, о которых можно вести долгие разговоры, формирование известной нам сегодня социальной и культурной антропологии обычно связывается учёными, работавшими в трёх странах в первые десятилетия XX века: в Соединенных Штатах Америки, в Великобритании и во Франции. Так, отцами-основателями современной антропологии принято считать четырёх учёных: Франца Боаса (1858–1942, США), Бронислава Малиновского (1884–1942, Великобритания), Альфреда Реджинальда Рэдклифа-Брауна (1881–1955, Великобритания), и Марселя Мосса (1872–1950, Франция) [16].

Ключевую роль в развитии американской школы культурной антропологии сыграл профессор Калифорнийского университета Франц Боас. Мы уже поговорили о таком направлении как диффузионизм. Так вот, именно благодаря Боасу принципы, на которых строились диффузионистские идеи, стали центральной предпосылкой развития культурной антропологии. Её основой стали две авторские концепции Боаса – культурный релятивизм и исторический партикуляризм. Во многом, именно они определили подход социальных и культурных антропологов к исследовательской работе:

«Культурный релятивизм – это прежде всего метод (а не мировоззрение), пригодный для того, чтобы исследовать культурную вариативность настолько независимо от предрассудков исследователя, насколько это вообще возможно. Его цель – научиться видеть мир по возможности тем же способом, каким его видят «информанты», или «местные» [17].

То есть антропологи могут легитимно оценивать стиль и образ жизни отличных от них людей или целых обществ, только в том случае, если они понимают их.

Вторая концепция Боаса – исторический партикуляризм – утверждает о том, что:

«Каждое из обществ имеет собственную уникальную историю, а это означает, что нет никаких «необходимых стадий», через которые они проходят. В результате невозможно делать обобщения относительно исторических последовательностей; все они уникальны» [18].

Несмотря на то, что идеи Боаса потеснили эволюционизм, в 1950-х годах в антропологии произошёл неоэволюционистский ренессанс [19].

Говоря о Боасе нельзя не упомянуть и его последователей. Например, лингвиста Эдварда Сепира (1884–1939), чей ученик Бенджамин Ли Уорф (1897 – 1941) сформулировал гипотезу лингвистической относительности, в дальнейшем получившую название «гипотеза Сепира-Уорфа», так как именно идеи Сепира легли в её основу. Согласно этой гипотезе, язык определяет мышление человека и то, каким образом он познает мир. Например, индейцы племени хопи видят и воспринимают мир принципиально иначе, чем жители европейских стран – из-за различий в структуре языков [20]. Идея лингвистической относительности согласуется с концепцией культурного релятивизма, так как предполагается, что люди, говорящие на разных языках, по-разному воспринимают мир вокруг.

Для истории развития американской культурной антропологии важны имена Рут Бенедикт (1887-1948) и Маргарет Мид (1901-1978) – пожалуй, наиболее известных женщин-антропологов первой половины XX века [21]. Так как рассказ об этих двух исследовательницах мог бы занять целый дополнительный курс, читателю предлагается самостоятельно ознакомиться с их работами:

• «Хризантема и меч» (Р. Бенедикт)
• «Культура и мир детства» (М. Мид)

Тем временем, мы двигаемся из США в Великобританию. Тот факт, что Великобритания была крупнейшей колониальной державой стал неявной предпосылкой развития британской социальной антропологии. Её основателем принято считать Бронислава Малиновского, чьи полевые исследования на Тробрианских островах (Меланезия) в 1914-1918 годах стали эталоном этнографической работы.

Одна из самых известных монографий, написанных Малиновским по результатам изучения тробрианских племен – «Аргонавты западной части Тихого океана», опубликованная в 1922 году. Основа методологии Малиновского – это изучение языков местных жителей и включённое наблюдение.

В чём его отличия от «обычного» наблюдения? В том, что антропологу следует жить среди людей, которых он изучает, беседовать с ними, участвовать в их повседневных делах и вести регулярные наблюдения за происходящим, фиксируя их в полевых дневниках. Полевые дневники – это не только источники зафиксированных (письменно или с помощью фото- и видеосъёмки) данных, но и аналитический инструмент антрополога, позволяющий ему систематизировать наблюдаемые явления и ситуации.

История с дневниками Малиновского заслуживает отдельного упоминания. Кроме полевых заметок, в которых антрополог детально описывал быт и культуру тробрианцев, Малиновский вёл личный дневник – «Дневник в прямом смысле слова», где позволял себе отойти от этических принципов полевой работы и открыто, не стесняясь в своих оценках, высказывался об окружающих его людях. Очевидно, что Малиновский не рассчитывал на публикацию записей, которые отнюдь не соответствовали представлению о нём как «образцовом полевом исследователе». Тем не менее, дневник был опубликован супругой Малиновского после его смерти, что привело к крушению «мифа о Малиновском» [22].

Несмотря на работу многих людей на протяжении столетий, именно благодаря Францу Боасу и Брониславу Малиновскому культурная/социальная антропология приобрела вид научного знания [23]. Длительное включённое наблюдение позволяло собрать надёжные данные, которые могли быть использованы для сравнительного анализа. При этом основополагающий для полевой работы принцип культурного релятивизма обязывал антрополога сохранять нейтральную, или безоценочную, позицию по отношению к изучаемому обществу.

Еще один важный для истории социальной антропологии британец – Альфред Реджинальд Рэдклиф-Браун – испытывал сильное влияние социологической теории (в частности, французской социологии Эмиля Дюркгейма), которая была использована им как отправная точка развития структурного функционализма в антропологии. Ключевой тезис этого направления состоит в том, что все части общества (то есть социальные институты – например, семья, политическая система, нормы поведения и т.д.) вносят вклад в его функционирование как единого целого – единой структуры.

Одной из классический работ, созданных под влиянием структурного функционализма, стала монография британского антрополога Эдварда Э. Эванса-Причарда (1902-1973) «Нуэры», в которой описана социальная структура одноименного суданского племени скотоводов. Если читателю интересно узнать, почему человек, не имеющий коровы или быка, может испытывать презрение со стороны окружающих, книга Эванса-Причарда станет увлекательным материалом для изучения. А наша следующая остановка – Франция.

В отличие от американца Боаса или британца Малиновского французский социальный антрополог Марсель Мосс (1872-1950) не проводил полевых исследований, но это не умаляет его значимости для развития социальной антропологии.

Стоит отметить, что Мосс был племянником уже упомянутого нами социолога Эмиля Дюркгейма, в соавторстве с которым в 1903 году им была опубликована книга «Первобытные классификации». Несмотря на то, что Мосс был кабинетным учёным, его обширные знания языков и истории культуры позволили ему проанализировать такие явления как национализм, телесные практики, представления о личности в разных обществах и т.д. Более того, Мосс регулярно проводил семинары, посвященные методам антропологических исследований и, в частности, техникам этнографического наблюдения.

Наиболее известным в творчестве Мосса является его исследование феномена дара и дарообмена. Некоторые учёные считают «Очерк о даре», впервые опубликованный в 1925 году в журнале «L’Année Sociologique», самым важным антропологическим текстом XX века. Подробнее о Моссе и дарообмене мы поговорим в следующих материалах курса.

Уже не раз упоминаемый нами Клод Леви-Стросс (1908-2009) отмечал значимость Мосса для антропологии, утверждая, что «Мосс стал её Ньютоном» [24]. Леви-Стросс также является важной фигурой в истории антропологической мысли. В частности, он является создателем направления структурной антропологии, в основу которой легли идеи структурной лингвистики Фердинанда де Соссюра (1857-1913). Для Леви-Стросса культура представляет собой выражение склонности человека упорядочивать и классифицировать происходящее вокруг него [25]. В связи с этим, для структурной антропологии ключевым становится принцип бинарных оппозиций, составляющих основу культуры. Примерами таких оппозиций могут быть «мужское-женское», «сырое-приготовленное», «левое-правое» и т.д. Задачей структурной антропологии стало обнаружение скрытой логики, или структуры, определяющей мышление человека.

Конечно, в одной статье невозможно охватить всё богатство социоантропологической мысли и детально описать путь, который она прошла. Пока что мы ограничимся рассмотренными авторами и ненадолго заглянем в новейшую историю социальной антропологии.

Начало XXI века: поворот к цифре

Наступление нового тысячелетия поставило перед антропологами много новых задач: в частности, понять, как развитие Интернет-технологий отразилось на формах взаимодействия людей друг с другом, а также людей с не-людьми. Здесь можно задать резонный вопрос: «О каких таких «не-людях» мы говорим?». Прежде всего, о цифровых устройствах и тех средах, которые они производят.

В связи с этим, в XXI веке мы наблюдаем формирование такого направления как цифровая антропология (digital anthropology), методологический ресурс которой составляет цифровая этнография (digital ethnography), которую также называют онлайн-этнографией или нетнографией (от англ. net – сеть) [26]. Цифровые антропологи изучают несколько аспектов онлайн-жизни людей: как образуются и функционируют онлайн-сообщества, каковы особенности языка, используемого людьми для онлайн-общения, какими сценариями использования цифровых устройств руководствуются люди в разных городах и странах, а также каким образом в онлайн-пространстве «живёт» и видоизменяется знание.

В качестве примера можно посмотреть на то, как пандемия Covid-19 в 2020 году способствовала активному росту интереса цифровых антропологов к исследованию явления фейк-ньюс, или слухов, и их распространения в онлайн-среде. Среди прочего московские исследователи обратили особое внимание на то, как в российском Интернете зарождались и развивались слухи о коронавирусе: от радикального отрицания существования инфекции до рекомендаций по лечению заболевания «народными» средствами [27]. Случай изучения фейк-ньюс – один из множества разных кейсов, с которыми работают цифровые антропологи, и, чтобы подогреть интерес читателя, рассмотрим ещё один важный кейс.

Знакомя читателя с цифровой антропологией, нельзя не упомянуть масштабный проект «Why We Post», созданный британским антропологом Мосс  и его проектной группой из Университетского колледжа Лондона (UCL). Девять исследовательских команд проводили 15-месячные полевые исследования в девяти городах разных стран: Китая, Индии, Турции, Чили, Тринидада, Италии, Бразилии и Англии.

По результатам исследований были подготовлены 11 книг, где представлены любопытные данные о том, как люди в разных точках мира – в разных культурах и обществах – используют социальные сети в своей повседневной жизни. В одном из интервью о результатах проектных исследований Миллер подчеркивал, что гипотезы исследовательской группы о том, для чего разным группам людей нужны социальные сети, оказались в корне неверными :

На примере проекта Миллера мы видим, что, изучая локальные особенности использования социальных сетей и способов их адаптации под культурные нормы и потребности разных людей, мы можем узнать что-то новое не только об этих людях, но и о своих (потенциально ошибочных) суждениях о них. Не возвращает нас к глобальной задаче социальной антропологии, о которой мы говорили в предыдущем материале?

Полина Ваневская

Список источников

1. Эриксен Т.Х. Что такое антропология? – М.: Изд. Дом Высшей школы экономики, 2014. – 238 с.
2. Ярская-Смирнова Е.Р., Романов П.В. Социальная антропология. – М.: Феникс, 2004. – 416 с.
3. Клакхон К.К.М. Зеркало для человека. Введение в антропологию. – С-Пб.: Евразия, 1998. – 352 с.
4. Eriksen, T.H. (2001). Small Places, Large Issues. An Introduction to Social and Cultural Anthropology (2^nd ed.). London, Sterling: Pluto Press.
5. Леви-Стросс К. Структурная антропология. – М.: Наука, 1985.
6. Тэйлор Э.Б. Первобытная культура. Исследования развития мифологии, философии, религии, искусства и обычаев // Lib.ru.
7. «…напряженно думал под москитной сеткой». Отрывки из дневников Бронислава Малиновского // DOXA.
8. Соколовский С.В. Киборги в киберпространстве: современные исследования в области кибер- и цифровой антропологии // Этнографическое обозрение. 2020. № 1. С. 5–22.
9. «Кажется, началось»: за какие фейки о коронавирусе штрафуют россиян // BBC NEWS. Русская служба.
10. 1. Дэниел Миллер: «Смартфон — самая важная вещь из всего, чем мы сейчас владеем» // Colta.